Как поднять российский венчур
дата: 29.10.02
В поиске своей венчурной модели Россия опоздала на десятилетия, поэтому
теперь ей подходят только "быстрые" варианты
На прошедшей 17-18 октября в Санкт-Петербурге III Всероссийской венчурной
выставке-ярмарке одним из наиболее популярных мероприятий был "круглый стол"
на тему "Коммерциализация российских технологий без участия венчурного капитала".
Участники шутили, что в текущих условиях актуальнее темы не придумаешь.
Тем не менее, хотя представителей как зарубежных, так и отечественных венчурных
фондов на ярмарке можно было пересчитать по пальцам, проблема преодоления
нехватки венчурных инвестиций витала в воздухе.
Самый интересный аспект обсуждения заключался в том, что оно затронуло не
столько инфраструктурные проблемы, сколько поиск новых стратегий, призванных
подтолкнуть инвестиции в российский технологический бизнес.
Обсуждение российских реалий и возможностей в сочетании с глубоким и всесторонним
рассмотрением опыта ряда других стран как на подиуме, так и в кулуарах,
за два дня сформировало в кругах участников если не ясный план работ, то,
по крайней мере, отчетливо обрисованную дорожную карту с возможными опциями
выбора.
Сокрушительная израильская "инициатива"
Вопрос о том, следует ли государству помогать венчурному процессу деньгами,
и если стоит, то как, сопровождался активным обсуждением зарубежного опыта
большого количества стран. Инвестиционные программы, применявшиеся ранее,
делятся на две крупные категории: государственные инвестиции напрямую в
компании и государственные инвестиции в частные фонды.
Американскую схему господдержки финансирования малого технологического бизнеса
- SBIR (Small Business Innovation Research) представил основатель компании
Sievers Instruments профессор
Михаил Плам. В рамках SBIR различные
ведомства американского правительства безвозмездно финансируют начальные
фазы коммерческих наукоемких разработок в своих областях. Финансирование
может обеспечивать средствами до трех фаз роста и достигать 1 млн долларов.
По словам профессора Плама, выгода системы раздачи грантов для начинающих
научных предпринимателей в том, что впоследствии эти деньги сторицей возвращаются
налогами (компания г-на Плама, активно участвовавшая в программе SBIR, за
восемь лет вернула правительству США 7,1 млн долларов только в налогах с
заработной платы, получив грантов всего на 1 млн). Научные заведения также
выигрывают за счет того, что имеют свою долю в компаниях, новые правительственные
ассигнования, исследовательские заказы от подросших фирм, возглавляемых
бывшими аспирантами. Словом, публичному сектору США эта система интересна
не меньше, чем частному.
Второй тип программ представляет израильская Yozma, которая упоминалась
участниками, пожалуй, чаще всего. Yozma (на иврите это значит "инициатива")
была введена в действие ровно десять лет назад, в конце 1992-го. К 1991
году в Израиле действовали только два венчурных фонда - Athena Venture Partners
и Veritas Venture Partners. Несмотря на относительно небольшой для того
времени объем средств в распоряжении фондов (менее 50 млн долларов), количество
технологических фирм в Израиле выросло с 1985-го по 1992 год втрое, в результате
стали ощущаться как нехватка капитала, так и недостаток связей израильского
технологического бизнеса с технологическим бизнесом США и слабость ряда
направлений работы, в первую очередь маркетинга.
Yozma была создана под руководством Министерства промышленности и торговли
Израиля в лице Главного научного управления (ГНУ). Для оперативного управления
Yozma были назначены профессиональные венчурные финансисты с опытом работы
в технологической промышленности, которые подчинялись совету директоров,
составленному из представителей государства, и имели полномочия действовать
на основании устава. Руководителем проекта был назначен
Игал Эрлих,
ранее руководитель ГНУ и главный ученый министерства промышленности и торговли.
Идея Yozma состояла в следующем. Фонд программы был использован для капитализации
десяти других венчурных фондов, каждый с капиталом 20 млн долларов. К фондам
предъявлялись такие требования: наличие одного израильского партнера и одного
американского или европейского партнера с именем и стажем. Зарубежные партнеры
были обязаны обучать израильских коллег методике и принципам инвестирования,
развития компаний и ведения дел фонда. В обмен фонд получал 8 млн долларов
из фондов Yozma (остальные 12 млн партнеры должны были представить совместно),
которые в случае провала фонда они не обязаны были возвращать. А в случае
успеха партнеры могли выкупить долю государства за те же деньги плюс символическая
процентная ставка (7% от прибыли на эту долю) - таким образом, более 90%
дохода доставалось частным участникам программы.
Yozma имела сокрушительный успех. В течение года все десять фондов с зарубежными
партнерами были сформированы (общие чистые инвестиции в них составили 256
млн долларов, из которых 80 млн было профинансировано Yozma). В дальнейшем
капитал дочерних фондов Yozma возрос до 2,9 млрд долларов за счет привлечения
новых инвесторов и успешных продаж портфельных компаний, а восемь из десяти
фондов были выкуплены частными соучредителями. Временное использование государственных
средств Израиля привело к привлечению только в виде прямого каталитического
эффекта почти 5 млрд долларов инвестиций (в пятьдесят раз больше временно
отвлеченной правительством суммы) и косвенно - до 7 млрд долларов в течение
1993-2000 годов. Число технологических компаний в стране превысило четыре
тысячи. Израиль был успешно включен в мировой технологический бизнес.
Вспоминая то время, руководитель Израильской венчурной ассоциации
Этан
Хиллман , тогда президент биотехнологической фирмы, сказал в беседе
с "Экспертом": "Yozma создала необходимый уровень доверия у зарубежных венчурных
капиталистов, которые вкладывали свои деньги в Израиль. Она разделила с
ними риск, но не плоды инвестиций. Израиль дал венчурным капиталистам финансовый
рычаг в обмен на возможность проникнуть на международный рынок венчурного
капитала. Венчурные капиталисты пришли и научили нас делать бизнес, это
и было нашей главной целью. Программа даже не стала предметом споров: с
того момента, как она была задумана, в ее успехе никто не сомневался".
Некоторые страны применяли другие виды фондовых схем. Президент Global Venture
Investors Association
Кен Хагерти, также присутствовавший на мероприятии,
сравнивал примеры Сингапура и Кореи. "Сингапур, - сказал нам г-н Хагерти,
- в лице SEDB (Singapore Economic Development Board) начиная с середины
восьмидесятых годов вкладывался в венчурные фонды Силиконовой долины. Причем
эти фонды не вкладывали деньги в Сингапур, они инвестировали в Силиконовой
долине. Но благодаря этим зарубежным инвестициям сингапурские власти обзавелись
прочными связями и полтора десятилетия спустя смогли привлечь американских
венчурных капиталистов в Сингапур". Длительность срока, необходимая для
построения репутации, г-на Хагерти не смущает: "...венчурный капитал вообще
дело долгое и требует терпения".
Еще один приведенный г-ном Хагерти пример касался Кореи. Не так давно Корейский
технологический банк и Корейский банк развития сформировали технологический
"фонд фондов" и вложили его средства в американские венчурные фонды - правда,
менее солидные, чем Сингапур. Дальше события стали развиваться по сингапурской
модели; впрочем, времени с момента начала корейской программы прошло еще
немного.
Чего не умеет государство
Анализ всех описанных программ прежде всего обращает внимание на одно обстоятельство.
Программы "прямых инвестиций" в основном характерны для развитых стран.
Развивающиеся же или близкие к этому статусу страны добивались успеха благодаря
"фондовым" механизмам.
Для этого различия есть несколько причин. Во-первых, развивающиеся страны
нуждаются в техническом опыте для создания собственного венчурного бизнеса.
Эту проблему в той или иной мере ставили перед собой все авторы "фондовых"
схем. И еще больше они нуждаются в том, чтобы их "допустили в клуб" создателей
новых технологий. Вопреки поверхностному мнению в мировом венчурном бизнесе
личные связи играют едва ли не самую главную роль в целом ряде ситуаций.
Первоклассный венчурный капиталист может ногой открыть те двери, в которые
чиновник или компания без венчурных партнеров будет безуспешно стучаться
годами, и зачастую способен сделать "принцессу" из вполне заурядной "золушки"
одной силой своего имени. Не так давно это обстоятельство было убедительно
подтверждено исследованиями Стэнфордской школы бизнеса, которые показали,
что "сеть старых ребят" действительно является одним из ключевых элементов
деятельности Силиконовой долины.
В этот закрытый клуб и пытались прорваться незваные гости из третьего мира.
Сингапурская модель, как отметил Кен Хагерти, несла в себе то преимущество,
что правительственные чиновники обучились работать с венчурными компаниями
через постоянное прямое общение с венчурными капиталистами, в чьи фонды
SEDB инвестировал. За счет этого они смогли впоследствии правильно выстроить
свою систему венчурной деятельности.
Yozma также была нацелена на то, чтобы привлечь и удержать в Израиле большое
число венчурных капиталистов с опытом и репутацией, чтобы местные начинающие
венчурные капиталисты научились правильно вести дела и обросли необходимыми
связями. Но ее задачей было создать новую индустрию быстро и дать ей возможность
самоподдерживаться. Поэтому израильтяне свели американских и европейских
венчурников не с чиновниками, а напрямую с местными бизнесменами и, в сущности,
поймали западные фонды на "крючок жадности", подарив им свою долю в прибыли.
По сути, правительство Израиля просто проплатило длительное пребывание венчурников
в Израиле, вместо того чтобы идти к ним домой, как это сделали сингапурские
власти. Пока Сингапур по-китайски неторопливо раскачивался, ближневосточные
хитрецы сразу взяли быка за рога и добились успеха. На иврите такое поведение
называется chutzpah - в примерном русском переводе что-то вроде "наглость
- второе счастье". В венчурном бизнесе такая позитивная агрессия, между
прочим, котируется очень высоко.
Вторым измерением, которое необходимо принимать во внимание, является общая
зрелость государственной системы. Способность государства эффективно действовать
в интересах общества является ключевым компонентом успеха любой схемы прямых
инвестиций, где бремя решения лежит на государственных или псевдогосударственных
институтах и чиновниках. В фондовой схеме решения доверяются частному сектору.
Именно коррупционные аспекты участники ярмарки обсуждали наиболее энергично,
высказывая сомнения в том, насколько подобные схемы практичны для России;
наиболее экстремистски настроенные выступающие, в том числе из высших государственных
учреждений, даже высказывали мысли о необходимости контролировать всех венчурных
предпринимателей поголовно. Хотя идея приставить к каждому старт-апу полицейского
и не нашла понимания и сочувствия у аудитории выставки, тем не менее общие
ожидания того, что прямые правительственные раздачи просто разворуют по
"своим людям", ненамного отличались от знаменитой максимы царя Ивана Грозного:
"Русские все воры, а я не вор, потому что немец".
Отрицать, что проблема пусть даже не прямых хищений, а просто недолжной
мотивации существует, не решался никто. Благо развивающиеся страны накопили
и тут немалый опыт. Кен Хагерти рассказал "Эксперту", что Корея также экспериментировала
с прямыми технологическим инвестициями, которые в конце концов оказались
распределены по политическим, а не технологическим соображениям и были использованы
без толку. Подобным же образом поступили и в Японии, где аналогичная политика
тоже кончилась политической раздачей и провалилась. А вот в Финляндии проблема
коррупции просто не занимала умы организаторов SITRA: "Финляндия, - заметил
в кулуарах Илкка Линнакко, - согласно последним рейтингам, занимает последнее
место в мире по уровню коррупции. Мы честная страна".
Тем не менее остается еще и проблема эффективности. Благие намерения могут
увести государственные инвестиции от цели ничуть не меньше, чем злой умысел.
Этан Хиллман твердо высказался в пользу фондового подхода против прямого
и в целом против государственных инвестиций в технологические компании,
выдвинув три аргумента: государство не в состоянии принимать грамотные инвестиционные
решения, поскольку руководствуется не извлечением прибыли, а "общественным
благом" и может пустить деньги на ветер ради высших интересов; участие государства
в инвестиционном процессе повлечет за собой новое регулирование и отпугнет
частных инвесторов; инвестиции - вообще не дело государства. "Конечно, -
едко заметил Хиллман, - есть такие, кто утверждает, что все происходящее
в стране является делом и заботой государства, но это не более чем предлог
для освобождения граждан и частных лиц от проявления собственной инициативы".
Наиболее вероятно, что государственные и межправительственные инвесторы
сделают ошибку, неверно оценив текущую ситуацию и выбрав не те индустрии
и не те компании в качестве наиболее перспективных. В венчурном мире тенденции
меняются быстро. Венчурные капиталисты просто обязаны уметь держать нос
по ветру, государственным служащим это не всегда дано и не всегда нужно.
Ошибки делали все, даже самые успешные страны: так, в Японии в 70-е годы
самой перспективной отраслью было признано судостроение, в которое государство
вкладывало огромные деньги, в то время как страна сделала мощный рывок вперед
благодаря успехам электронной промышленности, не пользовавшейся никакими
преференциями. Финская SITRA в свое время выделила в особую венчурную категорию
"музыкальные инструменты" и впоследствии закрыла эту программу, убедившись,
что она не пользуется никаким спросом. Опыт российских венчурных фондов,
созданных в 1995 году под эгидой ЕБРР, которым было дано важное социальное
поручение - развивать малый бизнес в регионах, также не привел ни к одной
"истории успеха". Наоборот. На ярмарке приводились сведения, что сейчас,
после нескольких лет работы, фактическая доходность этих фондов близка к
отрицательной.
Что умеет государство
Все эксперты, впрочем, сошлись в одном мнении: государственная политика
необходима там, где происходит market failure - рынок дает сбои. Классической
ситуацией является финансирование самой ранней "посевной" фазы - seed capital.
Обычным частным источником seed для технологических предпринимателей являются
"ангелы" - состоятельные индивидуальные инвесторы, в большинстве своем бывшие
успешные технологические предприниматели. Однако если "ангелов" в стране
еще нет, предпринимателей финансировать некому, "ангелам" неоткуда и взяться
- порочный круг замыкается. Государственная политика как раз и призвана
размыкать такие круги, запуская частный процесс, но не подменяя его.
Пример такого запуска привел Этан Хиллман. Сейчас израильское правительство
разрабатывает новую инициативу, призванную поддержать Израиль в трудное
время глобального технологического спада и ближневосточной войны. Новая
двухлетняя программа предназначена для финансирования специально "посевной"
фазы. С Yozma ее роднит прежде всего общая стратегическая хитрость: программа
призвана не только обеспечить капиталом новые компании, но и подтолкнуть
венчурных капиталистов к возобновлению инвестиционного процесса. Предполагается,
что в рамках программы венчурные капиталисты будут получать в течение двух
лет 50-процентную компенсацию размером до 1 млн долларов за каждую инвестиционную
сделку. Но компенсация будет даваться только за старт-апы возрастом не более
полугода. За счет этого глохнущий механизм должен возобновить работу.
Другой распространенной формой госвмешательства на раннем уровне является
создание инкубаторов. Вопреки распространенному мнению классический инкубатор
- это не нечто вроде очень раннего фонда, нацеленного на получение прибыли,
а бесприбыльная организация, предназначением которой является развитие предпринимательства
и облегчение ему первых шагов. В Израиле параллельно с программой Yozma
действовала также система финансируемых государством инкубаторов при крупных
вузах, в которую входят 23 инкубатора, выдающие предпринимателям (как вузовским,
так и со стороны) годовые гранты до 150 тыс. долларов и снабжающие их помещением,
юридической и технической поддержкой на срок до двух лет. За десять лет
инкубаторы выпустили 735 компаний и сейчас обслуживают около 200. Наконец,
правительство может просто ограничиваться выдачей грантов на создание компаний
- как это делается в рамках описанной выше программы SBIR.
Интересно отметить, что в развитых странах практически нет инвестиционных
программ, нацеленных на развитие венчурного капитала на следующих фазах
(уровне венчурных фондов), в то время как в развивающихся странах такие
программы заняли центральное место. Это пример market failure, который присутствует
только в условиях неокрепших экономик: в развитых странах есть фондовая
инфраструктура и рынки капиталов, которого развивающиеся страны лишены.
Нужен закон о венчуре
К сожалению, по большей части за рамками обсуждений во время ярмарки осталась
еще одна важнейшая тема: налоговые и правовые аспекты венчурного развития.
А это в российских условиях может послужить сильнейшим препятствием к росту
венчурных инвестиций. Как рассказал партнер юридической фирмы Baker & McKenzie
Игорь Макаров, опиравшийся на личный опыт попытки практического создания
венчурного фонда на российской почве, существующее российское налоговое
и гражданское законодательство мало приспособлено к нуждам венчурного бизнеса.
Классическая схема венчурного фонда, применяемая в различных зарубежных
странах, в первую очередь в США и Великобритании, предполагает создание
фонда в форме limited partnership, где венчурные инвесторы являются вкладчиками
в форме "ограниченных партнеров", а управляющая компания - полным товарищем
или "генеральным партнером". В ГК РФ этому понятию соответствует "товарищество
на вере" (коммандитное товарищество).
Однако если американское limited partnership ("ограниченное партнерство")
прозрачно для целей уплаты налогов и все налоги на результаты его деятельности
уплачиваются только один раз вкладчиками лично, то по российскому законодательству
коммандитное товарищество - юридическое лицо и поэтому является полноценным
налогоплательщиком. Со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде НДС,
НП, необходимостью ведения текущей налоговой отчетности и проч., что значительно
снижает экономический эффект деятельности венчурного фонда, делая ее, как
заметил г-н Макаров, "честно говоря, практически бессмысленной". Все указанные
сложности не создают привлекательной среды для деятельности венчурных капиталистов,
которые весьма консервативны и привыкли к определенным схемам, гарантиям
и благоприятному налоговому режиму (заметим, что в Израиле иностранные инвестиции,
в том числе венчурные, пользуются многолетней налоговой льготой). По словам
Игоря Макарова, если тем не менее пытаться создавать финансово эффективный
венчурный фонд в рамках существующего российского гражданского и налогового
законодательства, можно попробовать смоделировать общепринятую структуру
в рамках простого товарищества. Но такая структура возлагает слишком большие
риски на управляющую компанию.
В российском законодательстве также отсутствует понятие, подобное американской
концепции accredited investor, то есть лица, обладающего достаточным опытом
и состоянием, чтобы приобретать нерегулируемые высокорисковые ценные бумаги.
В США венчурные фонды-партнерства размещаются именно среди таких инвесторов,
благодаря чему они освобождаются от госрегулирования, направленного на защиту
прав инвесторов; все бремя по оценке качества инвестиционного предложения
ложится на самих партнеров.
Американо-израильский коктейль
"Эксперт" обратился ко всем упоминавшимся специалистам с просьбой рекомендовать
такую стратегию, которая отвечала бы специфическим условиям России и имела
наилучший потенциал для успеха. Наиболее детальное предложение выдвинул
профессор Плам, привезший на конференцию план создания в России государственной
системы финансирования коммерческих разработок по образцу американской программы
SBIR. Детально разработанная схема профессора Плама вызвала у участников
ярмарки все те же коррупционные нарекания. Считаем, однако, необходимым
отметить, что профессор предложил очень разумный в российских условиях ход
- привлечь к финансированию предложенной программы поддержки российского
венчурного дела Всемирный банк и другие международные институты. Исследовательских
и проектных бюджетов министерств для этой цели будет явно недостаточно.
Кен Хагерти предлагает России корейско-сингапурский вариант - вложить госсредства
в западные венчурные фонды средней руки. "Первоклассным фондам, - заметил
он, - русские деньги ни к чему, смиритесь с этим. С другой стороны, и Сингапур
входил не в самые престижные венчурные фонды - престиж они обрели потом,
и не в последнюю очередь благодаря сингапурской поддержке". Впрочем, вряд
ли Россия может позволить себе программу длиной в полтора десятилетия с
целью повысить венчурную квалификацию своих чиновников.
Интересно, что вариант Yozma не был рекомендован России прямо. Этан Хиллман,
к которому автор обратился с этим вопросом, ограничился общей рекомендацией
доверять частному сектору и дать ему право принимать решения. В отношении
же конкретной рекомендации он заметил, что лучше местных жителей условия
России не знает никто, и решение о том, подходит России политика в стиле
Yozma или нет, мы должны принять сами.
Между тем совпадение российских и израильских условий не может не броситься
в глаза. У Израиля и России очень много общего, вплоть до низкого качества
публичного сектора и высокого - потенциальных предпринимателей. Этан Хиллман
считает одним из необходимых факторов успеха программ типа Yozma наличие
в стране "критической массы". Под критической массой израильский руководитель
понимает прежде всего наличие людей, которые будут двигать венчурное предпринимательство.
"Одно из преимуществ Израиля перед Россией, - сказал г-н Хиллман, - его
размеры. Мы небольшая страна, поэтому каждый из нас может легко найти общих
родственников с кем угодно. Это помогает нам вести дела, договариваться,
наконец, до любой точки в стране можно легко добраться. Но это не настолько
серьезное препятствие, поскольку главное в критической массе - собственно
наличие талантливых и образованных людей, а этим Россия обеспечена вполне".
Кстати, по данным середины 90-х годов, до трети израильтян, занятых в технологических
компаниях, в разное время эмигрировали из бывшего СССР.
Стремительный успех Yozma также говорит в пользу этой программы. Россия
начинает слишком поздно. В отличие от Финляндии, где рост инвестиций под
влиянием SITRA на протяжении 90-х годов был довольно плавным, в Израиле
рост вложений в страну был бурным и экспоненциальным.
Подводя итоги, видимо, следует признать, что России, скорее всего, нужна
гибридная программа, которая даст максимум инициативы частному сектору.
Нечто вроде сочетания SBIR на seed-фазе и Yozma - на фазе роста. Правительство
может, если пожелает, очень эффективно подтолкнуть технологические старт-апы,
но для того, чтобы страна быстро вошла в международный клуб венчурного бизнеса,
китайские рецепты не годятся. А вот израильские могут сработать. В конце
концов, израильский рецепт - дать венчурникам денег, чтобы те поселились
у нас, - не содержит в себе ничего специфически израильского. Кроме, разве
что, chutzpah.
Впрочем, учитывая, что наиболее дальновидные государственные чиновники уже
стали задавать на ярмарке вопросы, как им "разбудить" не только фонды, но
и частных "ангелов", возможно, что через полгода-год мы додумаемся до системы,
где прямого государственного вмешательства будет еще меньше, а частной инициативы
- еще больше. Если это произойдет, то через несколько лет наш опыт венчурного
строительства будет котироваться вровень с израильским, финским, сингапурским,
а то и выше.
